Конечно, можно сухо пересказать биографию известного детского поэта и драматурга Владимира Натановича Орлова, перечислить его профессии до того, как он стал писателем.
Родился он в семье типографского рабочего, что прежде, чем стать любимцем детворы, успел поработать слесарем и матросом, растирал краски в художественной мастерской и учился портняжить, но это мало что объяснит.
Однако известно, что есть много подходящих биографий, но, увы, катастрофически мало настоящих талантов.
А для Владимира Орлова наступил момент, когда он понял, в чем его настоящее призвание, и всё остальное осталось только как бесценный человеческий опыт, который никогда не мешает настоящему писателю.
Владимир Орлов вошел в детскую литературу как-то сразу, минуя период ученичества, поиска своего почерка. Орловская мудрая и чуть лукавая интонация всегда узнаваема.
Первые его стихи привез в Москву Маршак, разглядевший в рукописи крымского паренька, пришедшего к нему в ялтинский Дом творчества писателей, вполне сложившегося поэта. Многие стихи, вошедшие в первые книжки, давно уже стали классикой детской литературы, и порой знают их, не зная даже фамилии автора.
Вот навскидку первое, что вспоминается:
У Чере-черепашонка
Костяная рубашонка.
Нет прочнее рубашонки —
Хоть носи её сто лет.
Шили эту рубашонку
Своему черепашонку:
Чере-папа, чере-мама, чере-баба, чере- дед.
Вот совсем коротенькое:
У арбуза всюду пузо.
Или такое:
Осьминог для всех — чудовище.
А для мамы он — сокровище.
Да-да, та самая сестра таланта. Не хочу загромождать цитатами, но не могу себе, да и вам, читатель, отказать в удовольствии и приведу полностью еще два стихотворения Владимира Орлова, которые также давно живут самостоятельной жизнью. Вот они.
Первое, про ворону, давно уже “залетело” во многие учебники и хрестоматии.
ВОРОНА
— Кра! —
Кричит ворона. —
Кража!
Караул!
Грабеж!
Пропажа!
Вор прокрался
Утром рано!
Грош украл он
Из кармана!
Карандаш!
Картонку!
Пробку!
И красивую
Коробку!
— Стой, ворона
Не кричи.
Не кричи ты,
Помолчи.
Жить не можешь
Без обмана —
У тебя ведь
Нет кармана.
— Как?! —
Подпрыгнула ворона,
И моргнула
Удивленно:
— Что ж вы раньше
Не сказали?!
Кар-р-раул!
Кар-р-ман!
Укр-р-рали!
А вот второе стихотворение, на которое когда-то написал музыку Григорий Гладков. А Андрей Вознесенский, когда был в гостях у Володи, оставил ему свою новую книгу с автографом “Горячо любимому мной папе Кроко, Роко, Коко, Дила!”
КРОКО, РОКО, КОКО, ДИЛ
Крокодила звали Кроко,
Звали Роко-Коко-Дил.
Он у речки одиноко
Рыбу удочкой удил.
Он вечерними часами
Отдыхал вдали от всех,
Но однажды за кустами
Он услышал чей-то смех:
Ну и Кроко! Ха-ха-ха!
Ну и Роко! Ха-ха-ха!
Ну и Коко! Ха-ха-ха!
Фи, какая чепуха!
Был воспитан Кроко-Роко!
Был воспитан Коко-Дил,
Тот, который одиноко
Рыбу удочкой удил.
Он в ответ не шелохнулся,
И ни слова не сказал.
Только молча улыбнулся,
Только зубы показал.
От улыбки в тот же миг
Смех немедленно затих.
И подумал Кроко-Роко,
И подумал Коко-Дил,
Тот, который одиноко
Рыбу удочкой удил:
— Не пойму, зачем ругаться,
Угрожая и грубя,
Если можно улыбаться,
Чтоб не трогали тебя.
Рабочий день Владимира Орлова начинался очень рано.
Когда мне случалось останавливаться у него, то пока я выходил к завтраку, он уже звал меня в кабинет: “Послушай, что родилось!”
Тут же рядом пристраивался его любимый черный королевский пудель Джулька, который был приучен лаять на команду “Редактор!”.
Пудель клал голову на колено хозяина и вытягивал уши. Володя читал небольшой стишок, а на столе за его спиной я видел исчерканные листы с вариантами. Талант его счастливо сочетался с невероятным трудолюбием. Но это вещи общие. Я хочу рассказать о том, как мы впервые встретились.
Познакомились мы в 1962 году.
Я тогда только окончил школу сержантов и был направлен на службу в Симферополь.
Один из моих друзей-литераторов написал мне, что есть в Крыму очень талантливый поэт, Владимир Орлов – и дал его адрес.
Прибыв на место службы, я тут же отправил ему письмо, в котором, извинившись за навязчивость, попросил о встрече.
Прошло около месяца. Ответа не было.
Я уже начал забывать об этом.
И вдруг приходит открытка: “Уважаемый Леонид Моисеевич! Прошу извинить, что ответил не сразу – находился под Москвой в Доме творчества, только вчера вернулся. Рад буду с вами встретиться. Приходите без всяких церемоний когда сможете. Ваш Владимир Орлов”.
И вот в ближайшую же субботу вечером, отгладив свой мундир и прихватив тонкую тетрадку, в которой было около десятка стихотворений, я отправился на улицу Пушкинскую и, робея, позвонил.
Мне открыл сам хозяин – в ту пору еще совсем молодой мужчина, полноватый, в чем-то неуловимо похожий на Карлсона, живущего на крыше.
В маленькой узкой комнате за небольшим столом на потертом диванчике сидел солидная дама, майор и девушка в черном свитере, с дымящейся сигаретой.
Потом уже я с ними, как и с другими постоянными гостями дома Орловых раззнакомился.
А пока что Владимир Натанович извинился перед гостями и увел меня за занавеску, разделявшую комнату на две части.
Там я увидел письменный стол, примыкавший к окну, и два стула – такой вот кабинет писателя.
— Ну, показывай, принёс ведь что-нибудь, наверное!…- подбадривающе сказал Орлов.
И я протянул ему тетрадку. Он тут же углубился в чтение. И вдруг он вскочил, отодвинул занавеску, и держа мою тетрадку перед собой, обратился к гостям:
— Послушайте, я кое-что вам сейчас почитаю.
И продекламировал мой стишок под названием “На гауптвахте”:
На гауптвахте Надсона читали
И, вытащив его из сапога,
Карандаши слюнявя, отмечали,
Где о неволе говорит строка.
Начкар с ремнями строит на работу
И разговор одерживает криком,
А в одиночке кларнетист с музвзвода
С утра уже насвистывает Грига.
И переподготовщик неизвестный
За то, что в выходной сбежал к жене,
В комендатуре драит пол до блеска
И вытирает пятна на стене.
Володя сделал паузу и спросил:
— Вы обратили внимание – какая у него на гауптвахте публика? Там читают Надсона, Грига насвистывают. А переподготовщик сбежал к жене, между прочим, а не к любовнице!
Вот так Володя ввел меня в свой круг, похвалив, в общем-то, бесхитростные строки, в которых он вдруг обнаружил то, чего сам автор не предполагал.
Кстати, на городскую гауптвахту, находившуюся в ста метрах от квартиры Орловых, я во время службы попадал несколько раз. И порой, если дежурили по “губе” свои, мне удавалось выскакивать на четверть часа к Володе.
Сразу же открывался холодильник, намазывался щедрый бутерброд, а потом уже велись разговоры о литературе. Кстати, многие, забегавшие на огонек к Орловым, привыкли, что в те далеко не сытые времена здесь, кроме духовной, можно было подкрепиться чисто земной пищей, хоть сами Орловы материально жили отнюдь не так свободно.
Книги еще только начинали выходить, успех драматурга и, соответственно, гонорары за пьесы, среди которых “Золотой цыпленок” потом побьет все рекорды по числу постановок, – все это было в далеком будущем.
На снимке: (справа налево) Владимир Орлов, Леонид Сорока, художник «взрослых книг» Орлова Валерий Мануйлович и Валентина Глухова.
Cейчас, когда пытаюсь представить себе образ Орлова, сразу видится, как он смотрит чуть сердито, а в глубине его глаз прячется лукавая улыбка.
— Ну, Сорока, прилетела – заходи! – широко распахивал он двери, когда я приезжал в очередную командировку в Крым и оказывался у дверей его квартиры.
А уж когда он появлялся у нас в Киеве, это становилось событием. На несколько дней в нашем доме воцарялся праздник. Радостная атмосфера шуток, веселых экспромтов, дружеских розыгрышей не прекращалась.
Эти дни были праздником не только для нас. “Приехал Орлов!” звучало как восторженный клич для многих людей. Телефон не переставал звонить. У нас появлялись композиторы, писавшие песни на его стихи, актеры из театров, где игрались его пьесы. Но вместе с легким жизнелюбивым характером в нем уживалась жесткость и нелицеприятность к людям непорядочным.
Он никогда ни перед кем не заискивал – будь то главный редактор киностудии, решающий судьбу его мультфильма или директор издательства, от которого зависело, оставаться ли его книгам в плане. В нем чувствовалась уверенность человека, знающего себе цену. Это ощущали и окружающие.
Вокруг Володи клубилось множество интересных людей. Везде, где он появлялся – в Киеве, в Москве, в пионерских лагерях на крымском побережье – друзья сражались за право принять его.
Трогательные детские песни на его стихи и на музыку его однофамильца Саши Орлова пели ребята по всей стране.
Его стихи постоянно появлялись в “Детской комнате” “Литературки” в период расцвета знаменитых “12 стульев”. Он дважды был лауреатом премии “Золотой Остап”.
Но никогда не кичился своей известностью. Появляясь в пионерлагере, он спешил надышаться атмосферой детского братства, послушать звуки горна поутру, посидеть в кругу девчонок и мальчишек, послушать их рассказы и самому повеселить их какой-нибудь неожиданной байкой.
Не удивительно, что потом в своих стихах, пьесах и сказках он так тонко чувствовал психологию своего читателя, слушателя, зрителя.
Менялись времена, сваливались на Володю одна за другой болячки, но он оставался самим собой. У каждого, кто оказывался у него дома, сразу же создавалось ощущение, что он попал в какое-то энергетическое облако доброты и надежности. И ощущение это оставалось ещё долго и после того, как поезд или самолет уносил гостя за тысячу километров от него.
Его отношение к письмам, которые он писал друзьям – это совершенно отдельная тема. В тревожные дни января 1991-го, когда Саддам Хусейн обстреливал ракетами Израиль и Володя знал, что мы по несколько раз за ночь, натягивая противогазы, укрывались в бомбоубежищах, он писал почти ежедневно.
И эти письма надежнее любых психологов помогали держаться.
И в это время он начал писать стихи, которые составили озорную и острую книгу миниатюр “Еврейское счастье”.
Одна из миниатюр была с посвящением
«Другу Л. Сороке»:
Я разлукой нашею изранен.
Но скажу, обиды не храня –
Если б ты не выехал в Израиль,
Не было бы книжки у меня.
Книжку эту быстро растащили, естественно, не спрашивая автора, на куски, и начали эти куски появляться в печати то в США, то в Израиле, то в разных российских изданиях, а автор узнавал об этом вовсе не по почтовым переводам, а случайно от своих друзей, которые тоже разлетелись по свету.
Вот его миниатюра из этой тоненькой книжки
Под красным знаменем старик
По улице идет,
Исаак не просто большевик,
Он просто идиот.
Этот стишок вообще считают фольклором и часто цитируют безо всякого авторства. Может ли быть большей похвала автору?
В сатирических стихах Орлова чувствовался его прежний бойцовский характер, хоть давно уже он с трудом проходил по дому на ватных ногах, держась за стенку. Никто не знал причины болезни, мучившей его почти двадцать лет. И все чаще в письмах проскальзывала горькая нотка близости ухода.
Впрочем, и об этом он тоже писал с легкой иронией:
Давно не курю. Позабыл о вине.
Любовь улетела беспечною птичкой.
Дышу потихоньку. Но, видимо, мне
Придется расстаться и с этой привычкой.
В 1997 году меня пригласили на 75-летие детской газеты, в которой проработал двадцать лет.
Я согласился только потому, что подумал: смогу лететь через Симферополь и увижу своего учителя и друга. Так не хватало его все эти годы эмиграции, телефонные звонки и письма все же никак не могли заменить тех драгоценных минут общения, когда можно было, находясь с ним рядом, поделиться самым сокровенным и встретить полное понимание, услышать совет. Или даже просто помолчать. И молчание это всегда было наполнено глубоким смыслом.
Три дня пролетели мгновенно. До сих пор не могу забыть его грустный взгляд, провожающий меня с балкона второго этажа. Я пытаюсь улыбнуться, но на сердце тоже скребут кошки, и я отворачиваюсь, чтобы он не заметил предательски повлажневшие глаза. Потом, справившись с накатившим чувством, бодро машу ему рукой, обещаю обязательно еще раз свидеться. Увы! Из Симферополя прилетела горькая весть: 26 ноября 1999 года не стало нашего Володи.
Его имя носит сейчас Крымская республиканская детская библиотека. Подготовлен том воспоминаний о нем. Но самое главное воспоминание о Владимире Орлове останется в его стихах и сказках, которые будут жить, я в это верю, очень долго.
НИЖЕ НЕСКОЛЬКО АВТОГРАФОВ ОТ ВЛАДИМИРА ОРЛОВА